Никто меня не любит,
Никто не приголубит.
Пойду я на помоечку,
Наемся червячков.
(Эпиграф)
Никто не приголубит.
Пойду я на помоечку,
Наемся червячков.
(Эпиграф)
Конечно, Шпиллер писала свою книгу не всерьез. Можно с большой долей вероятности предположить, какой разговор случился в семье Шпиллеров за год до написания книжки.
Катерина Шпиллер, за завтраком, обращаясь к мужу: Милый, я огорчена. Я очень огорчена. Меня никто не читает.
Супруг Катерины, издатель: Дорогая, так ты ведь ничего не пишешь.
Катерина, капризно: Какая разница? Когда я писала, меня тоже никто не читал!
Супруг Катерины: Но звезда моя... Ты же написала не просто книжку. Ты написала продолжение «Вам и не снилось».
Катерина: И что с того?
Супруг, деликатно: Понимаешь, милая, твой слог... твое видение героев... Все это оказалось недоступно большинству читателей. Не вини их: они воспитывались на книге твоей мамы. Помнишь, ты описывала Юльку /закрыв глаза, цитирует с выражением/: «Как она тогда ненавидела их всех, вспомнить жутко! Мысленно Юлька отрезала им руки, ноги, сдирала с них кожу, выкалывала глаза».
Катерина, недоуменно: Разве плохо?
Супруг, горячо: Что ты! Это превосходно! А твои любовные сцены? «Юлька тут же бросалась закрывать плотные зеленые шторы - мамин подарок, потом быстро сбрасывала с себя халатик и кидалась, как дикая кошка, с криком «мяу!» на Ромку, который, в лучшем случае, успевал снять рубашку или майку, словом, то, что сверху. «Нижним» занималась уже Юлька…» Дорогая, это невероятно! С криком «мяу»... До такого еще никто не додумался.
Катерина, горько: Да, вот так плодишь шедевры, а в народной памяти остаются посредственные книжки с дурацкими названиями. Это несправедливо! Я тоже хочу славы!
Супруг: И я этого хочу! То есть я хочу твоей славы. Слава - это деньги.
Катерина: И что же мне написать? Еще одно продолжение маминого романа?
Супруг, подскочив: Ни в коем случае! То есть я хочу сказать, милая, это не будет востребовано. Сейчас актуальна другая ниша: отношения с родственниками, трудное детство...
Катерина, разочарованно: Но у меня было обычное детство... Что же я буду описывать?
Супруг, просветлев лицом: Знаешь, я придумал! Давай возьмем все факты твоей биографии и вывернем их наизнанку. Белое засерим, серое зачерним.
Катерина: В каком смысле - засерим?
Супруг, снисходительно: Закрасим серым. Смотри: мама в детстве отдала тебя в музыкальную школу. Что это значит?
Катерина, послушно: Что?
Супруг: Это значит, что она издевалась над тобой. Могла бы отдать в английскую, ведь у тебя были способности к языкам! Но она заранее сделала все, чтобы придушить твою карьеру переводчика.
Катерина, широко раскрыв глаза: А-а-ах! Какая иезуитская предусмотрительность...
Супруг: Или, например: в детстве тебя не водили по музеям. До тридцати лет!
Катерина, пылко: До сорока! Я не была в Третьяковке до сорока лет!
Супруг: Вот видишь?! Видишь, какую пагубную роль играла мать в твоем детстве? А что потом? Когда ты родила, она брала к себе твоего ребенка, преступно облегчала твою жизнь, позволяя тебе полностью отдаться страданиям!
Катерина, стонет: Она не позволяла мне готовить! Убираться! О, как отвратительно она оберегала меня от существования... Из-за нее я впала в дэпрэссию!
Супруг, увлекаясь. Вот именно! Благодаря ей ты осталась серым, беспросветно убогим чудовищем, безруким, бездарным, не способным ни к какой осмысленной деятельности, не умеющим готовить, истеричным нытиком, склонным к ...
Катерина: Г-хм.
Супруг, вздрогнув: Извини. Увлекся. В общем, ты поняла основную мысль.
...И через год после этой беседы на свет появилась книжка «Мама, не читай».
Конечно, она написана чудовищным языком. Конечно, все это сильно напоминает расшифровку сеанса у психоаналитика («- Голубчик, вы никогда не подумывали о самоубийстве? - Что вы, доктор! - А вы подумайте, подумайте....»). Да, после нее хочется помыть руки, высморкаться и срочно принять в качестве противоядия что-нибудь талантливое, светлое, умное, доброе и веселое.
Но, дети мои, это гениальный ход издателя, придумавшего, под каким соусом впарить читателю Катерину Шпиллер. Потому что ни под каким другим ее читать бы не стали. Никто и никогда.
А так книжка ее останется в анналах истории - в разделе пособий по изучению случаев глубокого душевного нездоровья, не поддающихся лечению.
И там ей самое место.
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →
← Ctrl ← Alt
Ctrl → Alt →